Червь - Страница 270

270

Я замотала головой.

— Нет. Но большое спасибо, что предложила, — я попыталась как можно сильнее подчеркнуть свою благодарность. — Ты умеешь сочувствовать, уверена, что ты станешь прекрасной медсестрой.

Она странно на меня посмотрела и вышла за занавеску. Я могла окликнуть её, попросить что-нибудь болеутоляющее или, может быть, попросить, чтобы мне кто-нибудь помог, но я подозревала, что всё это было не в её силах. Я не имела понятия, сколько ещё мне здесь находиться и подозревала, что иметь здесь потенциально дружественно настроенного человека будет важнее, чем рисковать показаться манипулятором или отпугнуть её. Кроме того, я не хотела, чтобы у неё были неприятности.

Тикали минуты. Прошло не больше трех секунд, когда не было слышно ни криков боли, ни громких голосов врачей, отдающих указания или предупреждающих о критическом состоянии пациентов. Это было бы интересно послушать, если б я могла разобрать больше половины, и если бы та половина, которую я всё-таки могла разобрать, не была столь ужасна.

Тревога о моем положении и чувство неопределенности насчёт будущего понемногу сменялись сводящей с ума скукой. Я не могла пошевелиться, мне не с кем было поговорить, и я даже не знала подробностей о своём состоянии, чтобы придумать какой-нибудь план действий.

Я закрыла глаза и задействовала способности — это было хоть какое-то занятие, и оно позволяло мне в какой-то степени отвлечься от собственного тела.

Горстка тараканов из кухни прошла по стенам, пробралась через вентиляционную решетку и поднялась ко мне на кровать. Они собрались у меня на животе.

Там я построила из них пирамиду, затем дала им рассыпаться. Собрала их в калейдоскопический звездный узор и заставила двигаться синхронно, пока они не выстроились в идеальный круг.

— Ты такая жуткая, знаешь? — я где-то слышала этот голос, но не могла вспомнить где.

— Обо мне говорили и похуже, — ответила я. Панацея зашла ко мне за занавеску, задернув её за собой. С ней был человек в форме СКП.

— Не сомневаюсь, — нахмурилась она. Её капюшон и шарф были опущены, так что я могла рассмотреть её лицо, как тогда, при ограблении банка. Под глазами у неё были темные, словно нарисованные, круги. — Мне нужно твое разрешение, чтобы дотронуться до тебя.

— Что?

— Тут дело в ответственности. Кое-кто подслушал, что у тебя сломан позвоночник. Могут быть и другие осложнения, и нужно будет задействовать людей, оборудование и средства, которые в подобное время руководство больницы тратит неохотно. Ты можешь не разрешить мне себя трогать и заставить больницу делать тебе рентген, МРТ, это выльется в месяцы или годы лечения, оплаченные Охранительным актом, и всё в режиме строгой секретности, что будет стоить больнице миллионы. Лечение будет не таким быстрым и эффективным, как с помощью моих способностей. Этим упрямством ты просто сама себе навредишь.

— Хм...

— Просто согласись, и я смогу перейти к другим пациентам.

— А что ты там говорила во время ограбления банка? Превратишь меня в толстуху? Сделаешь, что вся еда будет иметь вкус желчи? Что мешает тебе сделать что-то в этом роде?

— В общем-то — ничего. Ну, то есть ты можешь потом подать на меня в суд, но тебе придется доказать, что это была я, а это будет чертовски трудно, так как возникнут обоснованные сомнения, если я установлю задержку для симптомов. К тому же я довольно ценный кадр и смогу найти деньги на оплату судебных издержек. И не нужно забывать, что Кэрол, моя приемная мать, довольно крутой адвокат. Так что всё, что ты сделаешь, попытавшись меня засудить, скорее всего не причинит мне вреда больше, чем мои способности причинят тебе.

— Ты меня не успокоила.

— И не собиралась. Полагаю, ты должна или поверить в то, что я хороший человек, или отказаться от моей помощи, — она пожала плечами, пристально глядя на меня. — Есть в этом что-то поэтическое. Типа — вор больше всего боится быть обокраденным, а подонок... ну, ты поняла. Чем хуже ты как человек, тем больше ты будешь мучиться от мысли, что я с тобой сделала с задержкой в минуты, дни или даже годы. Но если ты хороший человек, то будешь склонна думать лучше и обо мне.

— А это так?

— Что?

— А ты сама хороший человек, Эми?

Она обиженно глянула на меня.

— Я тебе завидую — тебе так просто видеть мир чёрно-белым. Веришь или нет, мне хотелось бы думать, что я хороший человек. Всё, что я делала, было сделано потому что мне казалось, что на тот момент это было правильно. Но если оглядываться назад, то иногда цель не оправдывала средства, а иногда были непредвиденные последствия, — “например, Дина.” — Но я не думаю о себе как о плохом человеке.

— Тогда ты или ничего не знаешь, не понимаешь, или у тебя очень извращённый взгляд на мир.

— Возможно.

Она продолжила:

— На самом деле, мне всё равно. Если ты собираешься считать себя хорошим человеком... — она помолчала, покачав головой, — то не трать мое время. Скажи да или нет, чтобы я смогла пойти помочь другим людям.

Вряд ли это можно было назвать выбором. Долгий тяжелый путь к выздоровлению, которое может и не наступить, и чреватый потенциальными осложнениями, которые не замедлит подарить мне судьба, или излечение сломанного позвоночника с потенциальными осложнениями, которые решила подарить мне Панацея?

То есть какой бы вред она ни соизволила мне нанести — если уж зайдёт так далеко — он будет нанесен, чтобы сделать меня жалкой. Но тогда, по крайней мере, мне будет кого ненавидеть.

— Пожалуйста, — сказала я, — используй свою силу.

Она кивнула человеку в форме СКП и он вышел из закутка. Затем она подошла к краю кровати.

270