Червь - Страница 269

269

Девушка в форме медсестры откинула занавеску и вошла ко мне. Я назвала её про себя девушкой, а не женщиной, потому что она выглядела едва старше меня. Конечно, чуть шире в груди, но с детским лицом, миниатюрная. Её каштановые волосы были заплетены в косу, глаза с длинными ресницами были потуплены, когда она подошла к изножью кровати и взяла там планшет с записями. Она очень старалась не смотреть в мою сторону.

— Привет, — заговорила я.

Она проигнорировала меня, глядя на кардиомонитор и делая заметки на бумаге в планшете.

— Пожалуйста, поговори со мной, — сказала я. — Я понятия не имею, что происходит, мне кажется, что я здесь с ума сойду.

Она взглянула на меня и поспешно отвела взгляд, инстинктивно, как будто отдернув руку от горячей плиты.

— Пожалуйста! Я... Мне очень страшно.

Ничего. Она сделала ещё несколько пометок в планшете, записывая показания с прибора, к которому шли провода от электродов.

— Я знаю, ты думаешь, что я плохая, я — злодей, но я всё-таки человек.

Она снова взглянула на меня, отвела взгляд, снова посмотрела на планшет и нахмурилась. Она перестала писать и снова посмотрела на кардиомонитор, как будто ей нужно было найти нужное место или перепроверить данные.

— У меня есть отец. Я его до смерти люблю, пусть даже мы в последнее время не разговаривали. Я люблю читать, моя... моя мама научила меня любить книги с самого детства. Моя лучшая подруга, не так давно она помогла мне выбраться из настоящего кошмара. Я не знаю, что с ней. Может, она погибла, а может, тоже где-то здесь. Ты её не видела? Её зовут Сплетница.

— Нам нельзя говорить с пациентами.

— Почему нельзя?

— Какое-то время назад один из кейпов подал на спасателей в суд после подобной битвы. С Хадхаёшем, кажется.

— Это ведь одно из имён Бегемота? Как Зиз для Симург.

— Да, некоторые герои калечатся так сильно, что восстановиться уже не могут, они знают, что в костюме зарабатывать не получится, так что подать в суд — это... — она осеклась и демонстративно закрыла рот, как будто напомнив себе о необходимости молчать.

— Вы можете сказать, сломан у меня позвоночник или нет?

Она покачала головой: — Не могу.

— Я никому не скажу. И судиться не буду.

— Эти слова юридической силы не имеют, — снова нахмурилась она — И дело... Дело не в этом. Я просто практикант. Ещё даже не закончила школу. Нас привлекают, потому что не хватает рук, чтобы мы занимались бумажной работой, и звали на помощь, если пациенту нужна реанимация, тогда люди с опытом смогут сконцентрироваться на приёме больных. У меня нет опыта, чтобы поставить вам вообще какой-нибудь диагноз, не говоря уже о позвоночнике.

Мое сердце замерло.

— Вы видели Сплетницу? Может, слышали, что она погибла или ранена? Она одета в лилово-чёрный костюм, а на черном фоне на груди у нее нарисован тёмно-серый глаз, и...

— Мне очень жаль, — она поспешно удалилась, повесив планшет в изножье кровати.

"Мне очень жаль?" Это были соболезнования, или просто отказ говорить на эту тему?

Наверное, я издала какой-то звук, потому что она остановилась, обернувшись. Правда, я не была уверена в этом из-за шума, издаваемого другими медсестрами, врачами и пациентами.

— Мы его теряем! — заорал кто-то прямо за занавеской. — Нужен дефибриллятор!

— Занят!

— Тогда найдите мне кого-нибудь с электрическими способностями! А ты давай, продолжай массаж сердца!

Я закрыла глаза и попыталась перестать представлять, что они говорят о Сплетнице, или моем папе, или даже Брайане, хотя я была практически уверена, что Брайан уцелел и у него всё в порядке. Но даже когда у меня получилось отвлечься от этого, голос в голове заметил, что кто бы ни был там на столе — для кого-то он важен. Столько членов семей, друзей, коллег, которых кто-то любил, ушли из жизни.

— Может, хочешь позвонить папе? Или попробовать позвонить подруге? — предложила медсестра-практикант.

Раз она предлагала мне позвонить Сплетнице, по крайней мере это означало, что она не видела её среди трупов. Уже легче.

Я не была уверена, что мне нужно принять предложение. Если я позвоню папе, отследят ли они звонок? Выяснят, кто я? Выследят ли они Сплетницу, если она не погибла и не умирает? Кому ещё мне звонить? Выверту? Слишком много проблем возникнет, если они проследят звонок, и я не была уверена, что Лиза рассказала ему о нашем последнем споре и (или) моем уходе. Мраку, Регенту, Суке? Я больше не была в их команде.

Мне пришла в голову более мрачная мысль.

— Это что, тот самый один телефонный звонок? Эти наручники — я что, арестована?

Она помотала головой: — Я просто предложила. Не знаю, арестуют ли тебя. Они сказали только, чтобы я заполнила формы для пациентов в этой части комнаты с красными бирками.

Она показала на пару пластиковых бирок, прикрепленных к карнизу так, что одна из них свисала с каждой стороны. Возможно, эти бирки указывали на серьёзность моих повреждений? Нет, они меня даже не обследовали.

Я вспомнила о чём думала раньше: может, всё из-за того, что я — злодей? Возможно, меня мельком осмотрела медсестра-практикант, а героям достались настоящие медсёстры и врачи? Я не видела, как вешались эти ярлыки, но с момента, как я здесь застряла, я не обращала внимания на карнизы для занавесок.

— Хорошо, — тихо сказала я. Мысли неслись как сумасшедшие.

— Позвонить... Я дам тебе свой мобильный, если ты обещаешь не... — она замолкла, как будто представив, что могло случиться, если злодей узнает её номер, контакты друзей и семьи. Но отказаться теперь она вряд ли могла, учитывая, что злодея это расстроит.

269